Кто и как «давал танки»

Для массового производства танков нужно было задействовать огромное количество танкостроителей. При этом много кадровых рабочих, как эвакуированных на Уральский танковый завод № 183 из Харькова и других городов, так и местных, ушли добровольцами на фронт в первые месяцы войны. Ими двигало благородное желание защитить Родину от врага. И, действительно, фронту нужны были бойцы.

Не сразу пришло осознание, что кадровые рабочие не менее, а то и более необходимы в тылу, для производства военной техники, в том числе танков Т‑34. От наличия и количества «тридцатьчетверок», снарядов и прочей военной техники зависела победа.

Танки производили в Великую Отечественную войну на шести заводах. Самым мощным из них был УТЗ № 183. С его конвейера сошла половина всех изготовленных Т‑34, более двадцати пяти тысяч машин.

На УТЗ № 183 в 1941-1945 годах было выпущено также шестьдесят три тысячи артиллерийских передков, сотни тысяч авиабомб, снарядов и направляющих для ЗРК «Катюша», около четырех тысяч бронекорпусов самолетов ИЛ‑2.

Чтобы решить кадровый вопрос, на завод призывали по трудовой мобилизации молодежь, начиная с подростков от пятнадцати лет. Ребят и девчат собирали по деревням и городам. Вот описание одной из таких мобилизаций, которая состоялась в 1943 году в Марийской АССР, из воспоминаний труженика Уральского танкового завода Игоря Александровича Горинова:

«На 20 февраля 1943 года нас, пацанов и девчонок по пятнадцать-шестнадцать лет, по повесткам из райвоенкомата вызвали в районный центр Куженер. С вещами: кружка, ложка, питание на пять дней. Для отправки на Урал. В город Йошкар-Ола прибыли на подводах на другой день. В восемь пассажирских вагонов погрузили восемьсот пятьдесят человек. Все было забито, на каждой полке – по два-три человека.

В Нижнем Тагиле в ФЗО № 12 определили примерно четыреста человек. Состав был самый разношерстный по национальностям: русские, марийцы, татары, евреи. По образованию – от двух до семи классов. С семью классами считались хорошо образованными. Разбили нас по группам по специальностям: кузнецы, электросварщики, бензорезчики. Меня и еще человек тридцать определили в кузнечную группу».

Обычно, учили призванных в трудовую армию недолго. Подростки и молодежь сначала совмещали учебу с практикой на производстве, а вскоре уже полноценно выдавали норму по своей специальности, работая наравне со взрослыми, по двенадцать часов в сутки. Игоря, например, обучали три месяца. Затем он трудился в кузнечном цехе подручным у кузнеца-ручника, на прессах и молотах, наждачником и разнорабочим.

В кузнечном цехе стоял страшный грохот, во все стороны летела красная окалина, шел дым, пар, лежали горы горящих и белых поковок. Над головами проплывали краны с грузом. Температура в цехе доходила до восьмидесяти градусов. За смену приходилось переворачивать вручную, клещами, до двадцати тонн горячего металла.

По свидетельству Игоря Александровича, далеко не все выдерживали нагрузки кузнечного цеха. Люди падали в обморок, становились от жары и недоедания дистрофиками и нередко по этой причине умирали. Особенно трудно переносили условия такого труда мужики-кузнецы от пятидесяти до пятидесяти пяти лет, привыкшие к обычной деревенской кузнице. Их тоже призывали в цеха по мобилизации. Кузнечный цех регулярно пополняли новыми кадрами, призванными в трудовую армию. Немало было среди таких призывников работников из Средней Азии.

По статистике, в разгар освоения танкового производства на заводе, в цехах бронекорпусного отдела на каждого кадрового рабочего-танкостроителя приходилось по девять-десять новичков из числа подростков – выпускников школ Фабрично-заводского обучения, трудармейцев.

Только в 1942 году на заводе работало десять тысяч молодых рабочих. Среди них – восемьдесят шесть детей в возрасте от восьми до четырнадцати лет и около четырех тысяч подростков от четырнадцати до восемнадцати лет.

Кадровых рабочих, ушедших на фронт, часто заменяли на производстве их жены-домохозяйки, в том числе на тяжелых работах. «Когда мы организовали в заводском поселке детские сады и ясли, коллектив пополнили сотни женщин», – пишет в своих воспоминаниях директор завода Юрий Максарев.

Можно вспомнить имена самых отважных и передовых танкостроителей среди женщин УТЗ: подручная сталевара Мария Усова, обрубщица Наталья Яшкина, машинист паровоза Евдокия Золотова, кузнец Ефимия Уздемир.

Женщины не только хотели помочь фронту. Завод помогал выжить и им самим, и их детям, в голодное военное время: танкостроителям полагалось более сытное питание, чем иждивенцам.

Пришли на Уральский танковый завод и рабочие-старики, уволившиеся ранее.

Рабочий день танкостроителей длился двенадцать часов при двухсменном графике, без выходных и отпусков. Люди не уходили со смены до тех пор, пока не выполнят производственное задание, часто оставались спать в цехах, рядом со своими станками.

Заводской район, где располагалось в войну временное жилье танкостроителей, начали обустраивать только в 1930‑е годы, одновременно со строительством Вагонзавода. Уральская тайга подступала едва ли не к самой проходной. Только двадцать три каменных здания было выстроено до 1941‑го года, в том числе баня, детский сад, больница и три школы. Большинство местных рабочих проживало в бараках и брусковых домах.

Как выглядела Вагонка военного времени, описывает в своих воспоминаниях академик Евгений Патон, в честь которого названа здесь одна из улиц:

«Под окнами жилых домов днем и ночью с грохотом проносились грозные машины, закованные в броню. Вокруг завода, возле огородов, земля была изрыта танковыми гусеницами. На всех дорогах виднелись глубокие рубчатые отпечатки стальных траков. Когда ветер дул в сторону города, сюда долетали звуки орудийных выстрелов – на испытательном танкодроме обстреливали бронекорпуса».

С 1941‑го по 1944‑й годы население Дзержинского района выросло с тридцати до ста сорока тысяч человек.

Работников УТЗ № 183 и их семьи, эвакуированные в Нижний Тагил осенью-зимой 1941–1942 гг., подселяли к местным жителям, распределяли также в село Покровское, откуда ходил на завод рабочий поезд. Под жилье переоборудовали клубы, амбары, подвалы, конторы, красные уголки. Также строили бараки и землянки, в которых на одного человека приходилось не более трех квадратных метров жилплощади. Только с октября 1941 года по январь 1942‑го в рабочем поселке было возведено сто шесть бараков и сто семьдесят семь землянок.

Что, например, представляла из себя землянка? Сначала выкапывали котлован, затем в нем обшивали досками стены и потолки, сверху насыпали толстый слой дерна, прорубали окна на уровне земли, устанавливали внутри железную печку – и жилище было готово. В одной такой землянке ютилось по две-три семьи, и почти половина прибывших на Вагонку семей проживала в землянках до самого конца войны.

Так вспоминает обустройство на новом месте эвакуированный в Нижний Тагил рабочий Виктор Антонович Роденко:

«Сами построили землянку, установили железную «буржуйку», затопили – дыма полная «комната», но жить можно. С тем и отправились на завод».

А вот что пишет о начале своей рабочей жизни в Нижнем Тагиле Прасковья Григорьевна Корнева:

«Когда началась война, мне было тринадцать лет. Жила я в детском доме в Курской области. 2 сентября 1943 года оказалась на УТЗ. Определили меня в отдел 700, цех 710. Жить было негде, бараки еще не были выстроены. Поэтому мы жили в первое время в красном уголке отдела. Спали на полу, по двое: у одной стены – девчата, у противоположной – ребята. Одну фуфайку клали под себя, другой укрывались.

Потом нас поселили в барак. Он еще пах смолой, стружка была не убрана. Вместо кроватей – топчаны. Матрацы и подушки набиты древесной стружкой, одеяла – байковые, отопление – печное.

Бараков для нас построили двенадцать, называли их молодежным городком. В каждом было по десять комнат, в них поселили по двадцать человек».

По словам одной из ударниц Уральского танкового завода, бригадира Марии Наумовны Липовской, в бараке, в котором проживала ее молодежная бригада, гулял ветер, а топить печь было нечем. Торфом девушкам удавалось поддерживать в помещении температуру, ненамного выше, чем на улице. Чтобы было теплее, они сдвигали кровати и ложились спать по двое, навалив на себя матрацы, платки и телогрейки.

О том же пишет и Игорь Горинов: стены бараков, сложенные из сырых досок и брусьев, промерзали, температура в комнатах была низкая, возле стен замерзала вода. Только к холоду жители бараков привыкли и почти его не замечали:

«В общежитие после первой смены приходили в двадцать три часа, после второй – в одиннадцать часов дня. Работали в две смены с девяти до девяти часов. Приходили уставшие, и почти сразу засыпали. В семь часов утра или вечера – подъем в цех, там – в столовую на завтрак, и – работать. Выходной – один раз в месяц. В первое воскресенье месяца и в середине месяца – пересменка».

Игорь Александрович также говорит, что расселение танкостроителей-подростков в бараки-общежития производилось по цеховому принципу: работники отдельного цеха или двух-трех цехов жили в своем бараке. В каждом бараке находился воспитатель, а зимой дежурили два-три истопника, обычно – пожилые люди или инвалиды. В обязанности истопников входило топить печи круглосуточно.

По словам директора завода Юрия Максарева, танкостроители УТЗ № 183 «работали много, а жили впроголодь – очень туго было с продуктами. Не лучше обстояло дело с одеждой, обувью». Завод пытался организованно решать эти общие проблемы. Например, по инициативе заместителя директора завода по быту Михаила Степановича Ситцевого из отходов резины стали производить сапоги и калоши, обеспечили ими многих рабочих. Был создан цех, где из древесных опилок изготавливали пищевые дрожжи. Для рабочих на заводе делали кровати, столы, табуретки, ведра, чайники, кружки, ложки. Ничего из этого люди с собой, конечно, не могли привезти на Урал.

Из-за недостатка продовольствия в стране питание заводчан было организованным, всем выдавались талоны на еду, по определенным нормам. «На заводе выдавали талоны на обеды, – пишет Петр Игнатьевич Цереня. – Нормы продуктовых карточек были мизерными. На рабочего полагалось восемьсот граммов хлеба в сутки. На месяц – пятьсот граммов мяса и рыбы, двести граммов растительного масла, четыреста – крупы и двести – сахара. На иждивенцев и детей полагалось и того меньше».

При этом, по словам сына академика Евгения Патона, Бориса Евгеньевича, танкостроители, в том числе и сотрудники Института электросварки, где он трудился сам, «были тогда тощими от скудного питания, но собранными, готовыми к творчеству и дерзаниям, умели шутить и не падали духом в самых тяжелых условиях. Стремились работать, работать и работать».

Заводчанам катастрофически не хватало еды: районы-кормильцы находились под оккупацией, местные колхозы обеспечивали в первую очередь фронт. Поэтому тысячи гектаров пригодных земель на Вагонке были распаханы под огороды. Их засевали овощами. Каждый рабочий и служащий, изъявивший желание иметь личный огород, получил его. Возделывал такой огород и академик Евгений Патон.

Чтобы хоть как-то поддерживать здоровье работников УТЗ, по поручению руководства завода в столовых готовили напиток из хвои и подвали его на столы. Весной варили щи из щавеля, крапивы и лебеды. Для стахановцев и передовиков производства были введены талоны на улучшенные обеды. Им выдавали сухие пайки в виде хлеба с маслом.

В 1942 году для обеспечения заводских столовых рыбой были организованы рыбные промыслы на реках Тобол и Иртыш.

Сложно приходилось в условиях карточной системы подросткам, не у всех из них хватало силы воли, чтобы строго придерживаться положенной дневной нормы питания. Некоторые «заедали» талоны вперед, а потом оставались голодными. Над такими ребятами установили шефство старшей молодежи, помогали правильно распределять пайковый хлеб и продукты. Старшие заботились также о том, чтобы каждый подросток имел свое постоянное рабочее место и был прикреплен к кадровому рабочему, следили за опрятностью ребят и чистотой в общежитиях.

Мария Панишева